Валерий Слюнченко. Часть 1. Борисоглебская (Коложская) церковь в Гродно

В Гродно, неподалеку от места впадения В Неман речки Городничанки, на самой кромке береговой кручи стоит не совсем обычная небольшая церквушка. Особенно эффектно она выглядит со стороны Старого замка. Отсюда, с расстояния в 200—250 метров, видна двускатная кровля, увенчанная главкой с крестиком, по которым и определяешь, что это церковь, и тотчас обращаешь внимание на две каменные полукруглые апсиды — характерный атрибут древнерусских православных храмов.

Но почему их две, а не одна или три, как это положено по канону? И почему добрая половина постройки выполнена в дереве?.. По тому, как рискованно стоит церковка па краю 25-метрового склона, догадываешься, что изначально она была целиком каменной, что деревянные стены восполняют ту ее часть, которая, очевидно, из-за песчаного оползня когда-то обвалилась и Неман.

Действительно, случилось именно так. А произошло это в ночь с 1 на 2 апреля 1853 года во время паводка. Тогда в реку разом рухнули половина западной стены п вся южная стена вплоть до апсиды диаконника, крыша и перекрытия.

Случившееся не было неожиданностью. Еще в 1842 году настоятель только что возобновленного монастыря (до 1838 года униатского; возобновлен как православный) сообщал епархиальному начальству о том, что церковь находится в опасности, так как «песчаная гора под нею от дождей и ключей обваливается, отчего в стенах церкви делаются все большие трещины». Тогда же церковь решено было «запечатать», но, поскольку отправлять богослужения было негде, ее не закрыли.

Более пятидесяти лет вокруг рушившегося храма продолжались церковно-бюрократические тяжбы. Работы по его «исправлению» то начинались, то по причине отсутствия финансовых средств сворачивались. В 1857 году, спустя четыре года после трагической апрельской ночи, местный митрополит, обращаясь в Синод, писал: «Борисоглебская церковь на Коложе не отличается никакими ни архитектурными, ни артистическими особенностями и не заслуживает таких больших издержек, какие требуются на ее исправление...» Синод, к его чести, с таким приговором не согласился. Но, пока шло обсуждение финансовых вопросов, церковь продолжала разрушаться. В 1889 году в поднявшиеся па семь метров паводковые воды обвалилась апсида диаконника. Возможность полной утраты редчайшего (о чем к этому времени уже догадывались) архитектурного памятника становилась все более реальной.

Наконец в 1896 году береговой склон укрепили. Вместо обвалившихся стен устроили деревянные. Все сооружение перекрыли двускатной гонтовой кровлей, завершив ее главкой с золоченым крестом.

К 1899 году для предотвращения возможных оползней рядом с фундаментом утраченной южной стены возвели каменную подпорную стенку. Сверху па ней сделали площадку с затейливой кованой решеткой. Получилось некое подобие террасы, позволявшей обходить церковь вокруг.

В 1904 году решили восстановить храм в его первоначальном виде. Архитектор П. Покрышкин провел натурные исследования памятника и составил проект реставрации.

В течение 1910-1911 годов была осуществлена профилактическая консервация. Чтобы предотвратить дальнейшие разрушения, ниши западной и северной стен заложили специально изготовленной плинфой, причем производили закладки па тощем глиняном растворе с тем, чтобы во время реставрационных работ их легко можно было разобрать и плинфу употребить по прямом назначению. Однако реставрационные работы пришлось отложить. Началась первая мировая воина.

В 1934 году в алтарной части обнаружились новые трещины. Тогда же был создан Комитет по восстановлению памятника, который незамедлительно приступил к работе. Кроме геологического исследования грунтов, необходимого для определения способов дополнительного укрепления берегового склона, провели археологические раскопки, результаты которых во многом предопределили наше сегодняшнее представление о первоначальном виде памятника.

Раскоп у наиболее сохранившейся северной стены обнаружил культурный слой толщиной более метра. После его снятия выяснилось, что стена имеет трехступенчатый цоколь, сопряженный с трехступенчатыми же лопатками, которые вертикально членят ее на отдельные прясла.

Фундаменты, уходившие на глубину до полутора метров, оказались сложенными из валунных камней средних размеров без использования известкового раствора, т.е. «насухо», с засыпкой пазух песком; смешанным с землей.

По обломкам глазурованных керамических плиток, в большом количестве извлеченным из раскопа, оказалось возможным установить первоначальные цвета глазурей. Для изготовления цветной керамики, широко применявшейся гродненскими зодчими в декоративном оформлении церковных фасадов и интерьеров, использовалась глазурь в основном трех цветов: зеленого, желтого и коричневого с их разнообразными оттенками. Фасадные плитки имели характерный скошенный край, способствовавший закреплению их в стене.

Внутри церкви в ее центральной части под более поздними полами исследователи обнаружили фрагменты первоначального пола, устроенного из поливных керамических плиток квадратной и треугольной форм. Нашли также плитки без поливы с рельефным рисунком. По предположению археолога И. Иодковского, руководившего раскопками, пол был облицован находившийся в центральной апсиде алтарь.

Под деревянным полом в центральной апсиде открыли синтрон — каменную скамью для церковнослужителей. Рядом с синтроном сохранился фрагмент пола из поливных крестовидных плиток зеленого и желтого цветов, причем наряду с цельными плитками встречались специально формованные их половники, что говорит о продуманности их мельчайших деталей.

Впервые археологи установили форму н площадь сечения нижней части столбов, па которые в свое время опирались хоры.

Н. Воронин, исследовавший памятник в 1940-х годах, используя результаты раскопок И. Иодковского. предложил уточненный вариант реконструкции церкви.

Последние исследования, проведенные в 1980-х годах археологом О. Трусовым и автором этой брошюры, позволили уточнить уже известные и открыть ряд новых данных. В частности, теперь не вызывает сомнений наличие в прошлом боковых галерей (до этого лишь предполагалось); стала возможной довольно точная реконструкция галереи северной стены по сохранившимся в кладке следам от ее конструктивных элементов.
От одного из красивейших в XII веке в пределах территории современной Беларуси храмов дошло до потомков немногое. Уцелела едва ли треть его первоначального объема. Да и эти фрагменты значительно искажены позднейшими ремонтами. Но, видимо, и в самой суровой судьбе (а именно таковой она была у нашего памятника) остается место для Божьей милости. Есть в этих руинах какая-то волшебная красота, некая чарующая загадочность, прекрасная уже сама по себе. Тем не менее, попробуем эту загадку разгадать. И отгадкой тут будет представление о первоначальном виде храма. Но прежде давайте совершим небольшой экскурс в общую историю архитектуры, чтобы вкратце ознакомиться с предпосылками, обусловившими появление подобной постройки и отчасти объясняющими некоторые ее конструктивные, художественные и типологические особенности.

Конкретных сведений о времени постройки Борисоглебской церкви нет. Однако анализ исторических фактов и данные археологических исследований указывают на то, что построена она в 80-е годы XII века. К этому времени минуло 200 лет, как Русь получила от Византии так называемую греческую веру, а вместе с ней переняла и умение строить храмы. Уже более ста лет не возводили больших многоглавых соборов, подобных Софийскому в Киеве, Новгороде и Полоцке или Спасо-Преображенскому в Чернигове. Междоусобицы, дробление некогда крупных княжеств на мелкие вотчины и, как следствие, изменения в политической и экономической жизни государства обусловили появление нового типа храма — небольшого по размерам, одноглавого или трехглавого, с одной или тремя апсидами, с нартексом или без него. Разработанный в эпоху средневизантийского зодчества (VIII—XIII вв.), подобный тип крестово-купольного храма был широко распространен в XII веке по всей Руси. Что касается современной территории Беларуси, то достаточно вспомнить Спасо-Преображенскую церковь или храмы Бельчицкого монастыря в Полоцке, Благовещенскую церковь в Витебске, Пречистенскую и Нижнюю церкви в Гродно.

Несмотря на то что первоисточник заимствований — архитектура Константинополя н городов византийских провинций — для всей Руси был общий, строили в каждом месте по-своему. Объяснялось это многими обстоятельствами, среди которых не последнее место принадлежало местным строительным традициям, складывавшимся еще в деревянном народном зодчестве. Определенную роль играло также наличие наиболее приемлемого для данной местности строительного материала.

На территории современной Беларуси каменные храмы в XII веке строили, как правило, из относительно тонкого, хорошо обожженного кирпича — плинфы. Техника кладки была разная. К примеру, стены полоцких храмов сложены в технике с так называемым скрытым рядом. В этом случае каждый второй ряд плинфы как бы заглублялся в стену, а образовавшийся промежуток затирался цемяночным раствором заподлицо с наружной плоскостью стены, что создавало определенный декоративный эффект. В отличие от полоцких, стены гродненских храмов того же времени сложены в технике равнослойной кладки с равномерным чередованием полос плинфы и кладочного раствора. При этом толщина растворного шва приближается к толщине плинфы. Способ декоративного оформления поверхности слеп здесь принципиально иной.

Равнослойная кладка создавала относительно равномерный по фактуре и тону фон, па котором четко выделялись вставки из камней н цветных глазурованных плиток. Эта характерная особенность гродненских храмов наиболее ярко проявилась в убранстве фасадов Борисоглебской церкви.

Рассматривая лучше других сохранившуюся северную стену памятника, поначалу трудно избавиться от впечатления нарочитой бессистемности, с которой по полю стены разбросаны разновеликие камни и скомпонованные в разнообразные по форме кресты глазурованные плитки (квадратные, трапециевидное. круглые пли в форме цветочного лепестка). Это впечатление усиливают бесформенные разрушения в верхней части стен и как-то случайным образом расположенные два больших окна. Но, вглядевшись внимательнее, обнаруживаешь в этом хаосе определенный порядок.

Самые большие, в основном необработанные гнейсовые, базальтовые и гранитные валуны сосредоточены в нижней части стены между лопатками. Повыше расположены камни меньших размеров, перемежающиеся с керамическими вставками. Примерно с уровня 4 метров от земли камни полностью уступают место керамике.

Расположение крестообразных фигур и отчасти камней строго подчинено горизонтальному и вертикальному направлениям, подчеркнутым линиями архитектурных форм. Небольшие по величине камни украшают среднюю плоскость трехступенчатых лопаток, акцептируя своим расположением их вертикальность. Строгий геометризм лопаток, цоколя н полукружий ныне отсутствующих закомар, которыми завершалось каждое прясло, как бы силился подчинить себе цветную узорчатую россыпь из камне и глазурованной керамики. Эго создавало явственное ощущение напряжения и по существу статичной плоскости фасада.
Само по себе использование камней в кирпичной кладке стен явление обычное для древнерусских храмов. Объясняется оно, как правило, соображениями практического свойства, прежде всего экономней кирпича. Видимо, в какой-то степени этим же руководствовался и гродненский мастер. Но тут был достигнут и иной эффект: в системе декоративного убранства фасадов Коложской церкви обычные валуны обрели свойства драгоценного камня. Они подобраны по цвету, тону и фактуре. Некоторые из них тщательно обработаны и по характеру поверхности приближены к поливным плиткам. Это и конструктивный элемент, и украшение одновременно. Соседствуя с глазурованной керамикой, камни как бы передали ей часть своих природных свойств, в свою очередь позаимствовав у нее свойства, присущие изделиям ручной работы. Сочетание шероховатого красно-бурого кирпича с камнями и глянцевито блестящими глазурями выглядит необычайно органичным. Материалы не отторгают, а естественным образом дополняют друг друга, образуя единство природного и рукотворного.

Украшенный таким образом храм легко представить в природном окружении, например посреди цветущего луга. Впрочем, нельзя исключить, что христианский образ «цветущего райского луга» как раз и был тем «магическим кристаллом», сквозь который грезилось мастеру его творение. Во всяком случае, это наше предположение не противоречит нормам византийской эстетики.

Теперь, чтобы конкретнее представить храм в его первоначальном виде со стороны северного фасада, воспользуемся чертежом Н. Воронина. Учитывая, что южный фасад практически зеркально повторял северный, мы по этой единственной проекции можем получить достаточно полное представление о внешнем облике храма в целом. Сопоставляя же данную проекцию с планом сооружения, мы многое поймем в характере организации его внутреннего пространства.

Как видно из чертежа, в цельном, пропорционально сбалансированном массиве храма можно условно выделить два относительно самостоятельных объема — основной и примыкающий к нему с восточной стороны объем трехапсидной алтарной части. В свою очередь основной объем, видимая стена которого разделена лопатками на четыре прясла, также состоит из двух менее обособленных друг от друга частей. Крайнему западному пряслу соответствует та часть основного объема, которой Б интерьере отвечают нартекс и расположенные над ним хоры. На плакс это зона между западной стеной и первой от входа парой столбов. Трем оставшимся пряслам фасада в интерьере соответствует пространство так называемого наоса, увенчанное куполом на восьмигранном барабане. Наос является основной пространственной единицей любого крестово-купольного храма. Как будет показано ниже, характер трактовки гродненским мастером наоса Борисоглебской церкви во многом определяет то особое место, которое она занимает среди древнерусских храмов XII века.

Казалось бы, яркая красочность фасадов храма должна предполагать не менее живописный интерьер, и, вероятно, так когда-то было. Но представить это сейчас, после всех понесенных памятником утрат, да еще в отсутствие предметов церковного обихода, почти невозможно, Сохранившиеся фрагменты стен да пара подкупольных колонн к подобному представлению вовсе не располагают.

Первоначальные сводчатые перекрытия давно утрачены, Существующий деревянный потолок как бы давит на плохо освещенное пространство. Явный недостаток света объясняется отсутствием его главного источника — восьмиоконного барабана центральной главы. Кирпичные стены лишены тонкой известковой обмазки и потому выглядят по-крепостному угрюмо. Затененные ниши в нижней части стен и слепые отверстия многочисленных голосников в их верхней части эту угрюмость усугубляют. Храмовый характер интерьеру придают лишь апсиды да пара мощных колонн, задающих пространству близкий к изначальному масштаб.

«Разговорить» эти молчащие руины без знания фактов, установленных археологами, историками и архитекторами в процессе, проводившихся исследований, было бы делом безнадежным. Поэтому давайте еще раз ненадолго вернемся к истории памятника, к документам, ее освещающим, чтобы затем попытаться к нашему представлению о первоначальном внешнем облике храма присоединить представление о композиции его внутреннего пространства. Итак...