• рэканструкцыя
• альтэрнатыва
• Стары замак

Старый замок является одной из самых замечательных достопримечательностей города Гродно. Наряду с Борисоглебской церковью, костелами он создает неповторимую, направленную в историю атмосферу города и при этом имеет существенные особенности, выделяющие его из других наших памятников.

Главная особенность заключается в том, что замок носит практически сакральный характер для трех взаимосвязанных культур – белорусской, литовской и польской, ибо с ним сопряжена история государства трех этих культур – Великого княжества Литовского и Речи Посполитой. Кроме того, Старый замок до сих пор находится в весьма неприглядном состоянии, стушевывающем в глазах непросвещенного наблюдателя его выдающуюся роль в нашей истории. Однако в последнее время гродненские власти, уже успевшие прославиться чуть ли не на всю Европу своими амбициозными проектами реконструкции городского историко-культурного наследия, решили провести его ремонт. Ввиду важности вопроса реконструкции замка, автор настоящей статьи считает необходимым во-первых, обратить внимание на несколько нюансов проекта В. Бочкова, во-вторых, поделиться некоторыми собственными соображениями на счет принципиальных подходов к решению судьбы памятника. Тем более важным мне кажется то, что статья написана еще до начала реализации известного проекта архитектора Бочкова и вполне вероятно, могла бы послужить источником мыслей для его необходимой доработки1.

Начало реализации каждого проекта в гуманитарном знании обязательно должно предваряться анализом творческих наработок предшественников исследователя. Отношения архитекторов с историческими объектами несомненно роднят архитектуру с исторической наукой. Поэтому очень важное значение для осознания проблемы реконструкции занимает рассмотрение истории вопроса «воссоздания» Старого замка.

Нет никакой необходимости в данной статье пересказывать историю развития архитектурного облика здания (или даже комплекса) Старого замка. Вообще вопрос его реконструкции впервые встал только в середине 20-х гг. ХХ в. До того времени имели место только его переделки, ремонты, «улучшения» и т.д. Целью же восстановления одного из предыдущих обликов замка задалась лишь польская городская администрация. Надо сказать, что произошло это на фоне настоящего реставраторского бума, охватившего Вторую Речь Посполитую в первое же десятилетие ее существования.

В большей степени нежели какими-либо другими предпосылками для реконструкции Старого замка стали идейно-политические мотивы. Тем не менее все должно было проводиться на строгой научной основе. Историки знают, что Старый замок в Гродно можно представить как бы немой антитезой Новому замку. Новый замок, построенный в XVIII в., остался в польской и белорусской истории напоминанием о событиях конца XVIII в. – разделах Речи Посполитой и отречении ее последнего короля С. Панятовского. С вершины противоположного холма на него как бы с укоризной смотрит Старый замок, свидетель самых славных времен того же государства.

Старый замок сохранял готическую внешность вплоть до конца 70-х гг. XVI в., когда новоизбранный король Речи Посполитой Стефан Баторий перестроил его в стиле маньеризма. Фактически гродненский замок стал главной резиденцией этого короля, практически постоянно занятого продолжительными войнами с Москвой, а затем и местом его смерти (1586 г.). Замок перестраивался после разрушений 1655 и 1702 гг. во время новых войн c царством Российским. Дальнейшие существенные изменения внешнего вида бывшей монаршей резиденции произошли в XIX в., когда старинный замок был превращен в клуб для российского гарнизона. В результате этих преобразований от Старого замка остались только точное положение на «родном» фундаменте, часть старых наружных стен, подвальные помещения.

В период недолгого существования Второй Речи Посполитой состояние гродненского замка не претерпело изменений. Он продолжал служить военным клубом и госпиталем. Наконец в 1927 г. солдаты покинули замок, и перед властями встал вопрос о его дальнейшем использовании. Возникшее в 1928 г. военное Замковое «управление» начало подготовку к его реставрации, однако в течение следующих лет Министерство общественных работ неизменно отказывало в субсидировании данного предприятия. Заброшенное строение, частично разрушенное и изменившее свой вид особенно сильно в период оккупации, теперь ничем не напоминало давней славы и той важной роли, которую оно играло в жизни двуединой страны. Вместе с тем власти отдавали себе отчет в исторической ценности этого объекта наследия, в его связи с важными историческими событиями, и в особенности с фигурой исключительно популярного в период Второй Речи Посполитой короля Стефана Батория, ведь именно он был тем человеком, который, как и суперпопулярный тогда и теперь маршал Ю. Пилсудский активно и совершенно успешно противостоял «извечному восточному врагу» Польши – России. Поводом для роста внимания к судьбе памятника стала 350-я годовщина смерти Батория.

Как уже упоминалось, реставрационная активность в межвоенной Польше была весьма высокой. Были восстановлены важнейшие польские исторические святыни, как то краковский Вавель, королевский дворец в Варшаве, старый рынок в Варшаве, множество поврежденных войной исторических зданий, городские ратуши, восстановлены костелы, переделанные русскими в православные церкви и т.д. К сожалению, до наследия, размещенного на окраинах государства – во Львове, в Вильно (там, в частности, был достроен третий ярус «башни Гедимина») и в Гродно руки дошли в последнюю очередь. Как оказалось, поздно. Финансовые средства государства и патриотический запал благотворительности граждан были истощены, а затем вскоре началась война, положившая конец Второй Республики.

В 1933 г. по инициативе белостоцкого воеводы и под патронатом президента Польши И. Мостицкого, а также маршала Ю. Пилсудского возник Воеводский комитет по увековечению короля Стефана Батория в Гродно, целью деятельности которого стал сбор средств на возрождение гродненского Старого замка и консервацию замкового холма. Через два года заседающий в Гродно 6-й всеобщий съезд польских историков издал постановление о начале действий, направленных на спасение и консервацию всех объектов наследия замкового холма. Участники съезда также выразили желание чтобы гродненский замок был в самом скором времени отстроен и нашел предназначение, соответствующее его исторической роли. Проект реставрации должен был быть выбран в ходе архитектурного конкурса. В 1936 г. Комитет по увековечению короля Стефана Батория издал небольшую монографию о памятниках замкового холма и в частности о Старом замке, «единственном сохранившемся на территории Польши архитектурном памятнике, помнящем Великого короля Стефана Батория, который именно в Гродно готовил победоносные походы на Восток для усиления и расширения власти Речи Посполитой и в замке же закончил свою героическую жизнь». Отсылка к личности выдающегося вождя и стратега, которыми являлся король, предавала дополнительный смысл факту принадлежности здания замка польскому военному ведомству (историко-археологический музей был перемещен туда только в 1931 г.). В июле 1936 г. по представлению министра народного образования Ярослав Мариан Войтеховский2, один из видных теоретиков-реставраторов Польши того времени, был назначен для проведения исследований в связи с планируемым восстановлением замка и определения основных требований к итоговому проекту реконструкции. Вопросу реставрации гродненского замка также была посвящена вторая часть 22-го всепольского Съезда совета консерваторов в 1937 г. в Варшаве (кстати, последнего в истории Второй Речи Посполитой). Его участники постановили, что в первую очередь следует обеспечить нормальные водостоки с замкового холма, а предполагаемое восстановление должно идти в направлении реконструкции, опирающейся на исследования профессора Я. Войтеховского. Как утверждалось, окружной консерватор наследия считал, что они принесли столько материала, что сегодня уже можно было говорить о реконструкции замка в возврате ему исторического вида. Тем самым был отброшен более ранний проект реставрации замка авторства архитектора Брунона Зборовского, основанный на ликвидации вторичных напластований внутренностей замка и перестройке крыши. Новый план реконструкции предполагал: восстановление четырех ренессансных эркеров, проектирование ренессансной аттики на всем здании, а также первоначальной лестницы и террасы со стороны парадного входа. Далее шло частичное восстановление и реконструкция внешних оборонительных стен и башен, а также корректировка внутренней планировки. Работы эти должны были следовать за археологическими исследованиями, устанавливающими расположение исторических фундаментов. Предполагалась также создание экспозиции найденных на замковой горе артефактов. Для нужд военной администрации планировалось построить рядом с замком отдельное новое здание.

Проект, предложенный Я. Войтеховским, был плодом его вдумчивых исследований, которые охватили доступные в то время исторические источники, а также материальную структуру самого объекта. Планируемую реконструкцию усложняло практически полное отсутствие иконографических источников и описаний внутреннего вида замка перед его разрушением в XVII в. Поэтому главной целью полевых исследований стало нахождение следов на теле замка, которые бы позволили строить предположения о его первоначальном виде. В связи с сильной трансформацией объекта и уничтожением его архитектурного облика были начаты поиски следов уничтоженных деталей в структуре стен и на прилегающей к замку территории. В результате были обнаружены фрагменты позднеренессансной кладки. Эти элементы, точно зафиксированные и изученные, а также детальная габаритная инвентаризация здания вместе с анализом архивных записей послужили материалом для гипотетической реконструкции внешнего вида здания времен Стефана Батория. На основании этих исследований обнаружено, что замок Батория был построен в границах старых готических стен.

Сравнительно хорошо сохранившиеся стены подвала, предназначенного в древности для прислуги и складов, позволяли надеяться на достаточно точное восстановление их первоначального вида. Гораздо хуже складывалась ситуация с надземными этажами дворца. После того как была сбита штукатурка со стен, архитектор установил первоначальное расположение и ширину оконных проемов. Войтеховский восстановил также на основе анализа сохранившихся фрагментов деталей, а также на основе собственных гипотез, внутренний вид замка. Согласно Войтеховскому венчать стены дворца должна была ренессансная аттика, заслоняющая крышу над всем зданием. Архитектор воссоздал, руководствуясь сохранившимися неполными фрагментами два типа окон. Также на основании следов в стенах были спроектированы боковые эркеры. Неясно было каким материалом было покрыто их завершение. В архиве нашлось упоминание о их медном покрытии в 1653 г. Что касается самой их формы, то она по мнению архитектора должна была соответствовать классическим примерам ренессансной архитектуры. Аскетичность, симметричность и монотонность фасада указывали на то, что стены внутреннего эркера соответствовали в своем виде эркерам внешним. Внешний вид крыльца со ступенями был восстановлен в соответствии с обнаруженными в ходе археологических раскопок фундаментом, а также фрагментами кладки.

Полностью выдуманной частью была аттика, к существованию которой не было никаких доказательств. На основании найденных на территории замка фрагментов черепицы был спроектирован внешний вид крыши. Сообразно инженерным расчетам, производимым ренессансными архитекторами, двускатная крыша дворца должна была получаться слишком громоздкой, портя внешнюю, присущую ренессансной архитектуре изящность. Сгладить ее громоздкость должна была быть призвана аттика. Однако найденная позже гравюра Маковского и дальнейшие исследования показали, что аттики на самом деле не существовало, а дворец был накрыт массивной двускатной крышей.

Амбициозный план реконструкции замка Стефана Батория в его образе XVI-го века не дождался реализации. Помимо необходимости больших финансовых вложений со стороны государства, воплощению проекта препятствовали различные обстоятельства, самым главным из которых стало начало Второй Мировой войны. До того успели провести только некоторые консервационные работы, а также масштабные археологические раскопки.

В советское время сразу после войны в конце 40 – начале 50-х гг. был произведен ремонт фасадов замка. Несмотря на то, что историки продолжали работу по изучению его истории, в серьезные реставрационные проекты это не вылилось. В самом деле, для чего было советской власти популяризировать феодальное наследие, имеющее к тому же в своей истории национальный оттенок. Ввиду тех преобразований, которые были запланированы и частично осуществлены в Гродно (как, впрочем, и в остальных городах БССР), очевидно, что проблема реконструкции любого исторического объекта упиралась не столько в материальные средства или в творческую активность архитекторов, сколько в мотив, носящий в то время преимущественно идеологический характер. Наиболее показательным примером тут может послужить оригинальная и остроумная реконструкция Нового замка под офис гродненского обкома КПБ.

Однако времена изменялись. Тенденции перестройки, развитие гласности сделало возможным подъем белорусского национального движения в конце 80-х гг. Наконец Советский Союз развалился и Беларусь впервые в своей истории обрела реальную государственную независимость. Именно на этой волне патриотического подъема возникли новые реальные предпосылки для осуществления реставрации Старого замка.

Несмотря на финансовые затруднения администрация нашла средства для разработки проекта. Были проведены масштабные исследования с участием археологов и архитекторов (материалы этого исследования опубликованы в книге «Стары Замак ў Гродне» (Мн., 1993). Тогда же архитектор Владимир Бочков, являвшийся научным руководителем объекта с 1985 г., подготовил основательный проект реконструкции замка, причем вновь в духе С. Батория, правда теперь с присовокуплением к нему построек XII в.

В первой половине 1990-х гг. историки и архитекторы спорили как реставрировать замок. Идею восстановить готическую резиденцию Витовта отвергли т.к. от стен XIV в. почти ничего не осталось. Сошлись на том, что дворец должен быть ренессансным. Горячие споры развернулись вокруг того, что делать во дворе: реконструировать деревянные постройки XII века, не трогать руины и сделать над ними стеклянный колпак или соорудить современный павильон в мысовой части. Победил первый вариант, и в конце 1994 г. эскизный проект реставрации был готов.

Опять повторюсь, что в деле реставрации одну из главных ролей играет мотив. Какие же факторы повлияли на выбор именно такого образа замка В. Бочковым, и почему именно этот проект стал компромиссным? Во-первых, как бы там ни было, начало 90-х гг. действительно было временем небывалого развития белорусского национального движения, которое в перспективе должно было превратить нашу родину в полноценную европейскую страну. В общем и целом, можно сказать, что образ Батория был привлекателен для белорусов тогда примерно тем же, чем и для поляков в 20–30-х гг., плюс к тому его мероприятия по признанию равноправия ВКЛ с Короной Польской. Во-вторых, безусловно, жалко было не воспользоваться наработками Я. Войтеховского. Реализация именно такого проекта символизировала бы возвращение Беларуси в лоно Западной цивилизации, а также демонстрацию преодоления идеологических установок, диктуемых коммунистами, ведь очевидно, что его осуществление было бы абсолютно невозможным в еще не так далекие «застойные» времена.

Население Беларуси, огорченное собственным тотальным обнищанием, с изумлением следило за политическими баталиями в стране. То, что случилось далее, знают все. Молодая Беларусь вернулась к неосоветской государственной символике, а затем и ко многим другим атрибутам советской жизни. Данные трансформации самым прямым образом отразились на гродненском архитектурном облике: в первую очередь, была отменена замена звезды на шпиле Нового замка на новоизготовленный флюгер со святым Губертом (он до сих пор хранится на складе). Затем в 1996 г. было прекращено финансирование работ по подготовке строительной документации реставрации Старого замка. До сих пор не осуществлено восстановление ни одного значительного утраченного архитектурного объекта. Таким образом, реконструкция замка была инициирована по идейно-политическим причинам, и по ним же свернута.

И вот наконец в середине 2007 г. гродненское сообщество историков было взбудоражено новостями о готовящейся реанимации проекта В. Бочкова. Ответственный чиновник подтвердил, что пакет исходных документов, необходимых для проектирования, передали институту «Гродногражданпроект». Там проект должны привести в соответствие с действующими ныне строительными нормами, правилами и техническими решениями. Поскольку речь теперь вновь идет о том же самом проекте, дадим тут краткую характеристику его содержания.

Восстанавливать замок предполагается следующим образом: половину – вместе с двумя башнями и основным зданием в виде дворца Стефана Батория, вторую половину – в виде консервационного павильона для сохранения и экспозиции фундамента Нижней церкви. Ранее проект В. Бочкова предполагал воссоздание этой церкви на основании некоторых предположений о строительных закономерностях древнерусского зодчества. Архитектор даже опубликовал в журнале «Архитектура и строительство» статью с научным обоснованием правдоподобности проекта постройки церкви, а также здания «княжеского двора». При этом аргументация необходимости самой по себе таковой реконструкции мотивировалась тем, что «это самый скучный угол, и его как раз занимает княжий двор, который гораздо богаче по содержанию». Однако на заседании Белорусского республиканского научно-методического совета по вопросам историко-культурного наследия, состоявшемся в конце сентября 2007 г. данное предложение было отвергнуто. В самом деле, деревянные хоромы гродненских князей никогда не сосуществовали вместе с замком Батория и их искусственное соединение вызвало бы своеобразный эффект диссонанса. Тем не менее, «скукоту» данного угла все же разбавят некоторые конструкции, стилизованные под XV в. и размещенные на мысе напротив Коложи.

В ходе реконструкции будут снесены несколько одноэтажных зданий, построенных в первой половине ХХ в. По мнению директора музея Ю. Китурко, исторической ценности они не представляют.

Что касается дворца Батория, будет достроен его третий этаж, появятся башня (барбакан), закрытая галерея, брама, мерная изба, каменница, фрагмент деревянного моста XVI в. и один пролет каменного моста XVII–XIX вв. Со временем в реставрированном и капитально отремонтированном дворцовом комплексе будут открыты «Галерея барбакана», «Сторожевая комора», «Каплица», «Малые сени», «Королевская баня» и другие. Предусмотрены также помещения под гостиничные номера для гостей – участников научных форумов и конференций. Некоторые интерьеры дворца были в различное время описаны, поэтому их также реконструируют.

Основные принципиальные отличия от проекта Я. Войтеховского заключаются в новой форме высокой двускатной крыши, куполообразном завершении въездной башни, а также в постройке второй оборонительной башни.

Согласно сообщениям, промелькнувшим в гродненских СМИ, работы начнутся с восстановления оборонительной стены замка XIV в., находящейся теперь в аварийном состоянии (ее аварийность заключается при этом не в разбитом виде, а в продолжающихся с высокой скоростью процессах ее дальнейшего разрушения). Одна из чиновниц, ответственных за развитие культуры в Гродно так и сообщила моей знакомой сотруднице Историко-археологического музея: «Сначала ваш забор отремонтируем».

Я совсем не сомневаюсь в профессиональных талантах архитектора В. Бочкова, который много лет своей жизни отдал на изучение истории Старого замка и вероятно в настоящее время является вообще лучшим специалистом по данному вопросу. Тем не менее его архитектурный проект реставрации замка вызывает множество вопросов, которые, впрочем, можно было бы в 30-е гг. ХХ в. предъявить и Я. Войцеховскому.

Во-первых, помимо исследований материальной структуры сохранившихся построек, основным источником информации о виде замка послужила для В. Бочкова гравюра 1600 г. Томаша Маковского. На гравюре объект виден плохо, детали его архитектурного украшения почти неразличимы, однако общий вид замка Бочков «срисовал» именно оттуда. Другие графические источники того периода у нас к сожалению отсутствуют. Хотя анализ содержания гравюры Т. Маковского показывает, что в целом она передает реальный вид Гродно достаточно точно, правдоподобность изображения замка все же может вызывать сомнения. Вот как про это пишет сам В. Бочков: «Маковский, как человек эпохи Ренессанса, видел город упорядоченной структурой… Есть утрировании и неточности в прорисовке отдельных объектов, что легко проверить на изученных памятниках, таких, например, как Старый замок. Тут размеры дворца сильно преувеличены, на углу дворца отсутствует эркер, а между воротами и дворцом – боевая галерея. Размеры окон, их количество и размещение на торцевом фасаде носят оттянутый характер. То, что габариты королевского дворца преувеличены, можно объяснить не только значительностью объекта, но и тем, что в истории европейской архитектуры дворец начинает жить самостоятельной жизнью, и это окончательно оформляется в эпоху барокко… Преувеличены размеры и других доминант панорамы – не изжито еще средневековье, усиливается то, что для художника представляется существенным3». Как видно, критические замечания весьма существенны. Возможно ли, что в изображение замка вкрались еще какие-то ошибки, наличие которых не проверяемо? Безусловно, да, это возможно. И вот на основании одной «мутной» гравюры архитектор делает свой реставрационный проект.

Во-вторых, рассматриваемый проект предусматривает уничтожение исторических слоев памятника. Поскольку свой нынешний вид здание замка приобрело в начале ХХ в., оно является сегодня памятником не только XVI, но и того самого начала ХХ в. В результате обновления памятника XVI в. памятник XIX–ХХ вв., заключавшийся во внешнем виде здания и его окружения будет ликвидирован. Скорее всего уберут (или минимизируют) бетонную плитку 30-х гг., сохранившую клеймо «Magistrat Miasta Grodno», как это уже произошло в других частях города. Кроме того, как уже указывалось выше, проект предусматривает существенную переделку барочного моста-виадука XVIII в., ведущего к замку. Напомним, что этот мост считается самым старым в Беларуси. Мост только недавно дождался необходимого ему ремонта. На полноценную его реконструкцию денег не хватило, поэтому сделали ремонт, чтобы мост выглядел примерно так же, как в начале ХХ в. Наиболее полная графическая документация и обмеры сохранились именно с тех времен. Правда, покрытие и парапеты в итоге вышли не совсем такими, как планировалось. Старые кирпичи решили заменить новыми и покрыть их штукатуркой, а вместо булыжников уложили плитку. Из-за этого мост утратил старинный облик и стал выглядеть гораздо современнее, а теперь подкрашивается к каждому фестивалю национальных культур.

В-третьих, достройка нового этажа, купола въездной башни, взгромождение тела оборонительной башни будет происходить поверх старинного основания. Вполне вероятно, что его запас прочности позволит выдержать новый груз, однако так или иначе отрицательное (уж точно не положительное) влияние на самую ценную часть памятника будет оказано. При этом общественности толком не известны результаты геологического обследования самого замкового холма. Так, недавно обрушилась внешняя часть, стены одной из хозяйственных построек, примыкающей к левому крылу замка. Как объясняют специалисты, этот склад (боковыми стенами для которого послужило с одной стороны левое крыло замка, а с другой – торцовая стена одноэтажного здания) в межвоенное время соорудили, возведя лишь фасадную и тыльную стены. Кладка в два кирпича, по всей видимости, «поехала» из-за того, что и Замковая гора постепенно движется.

Наконец, в-четвертых, после реализации данного проекта измениться и пространственная, и культурная панорамы правого берега Немана. В настоящее время совокупность зданий, видимых с левого берега можно рассматривать, как замечательно сохранившийся комплекс объектов (основные доминанты – Борисоглебская церковь, Старый замок, Новый замок, здания бывшего пивзавода XVIII–XIX вв., здание XVIII в. бывшего кармелитского костела, теперь в нем банк, драмтеатр, бернардинский костел и т.д.), синхронно и гармонично развивавшихся во времени. Нетрудно заметить, что из приведенного ряда выбивается только драмтеатр, построенный на месте другого кармелитского костела. Он единственный насильственным путем «ворвался» в общую правобережную панораму. Однако драмтеатр, как считается, стал архитектурным достижением своего времени. Теперь же предлагается вторгнуть в этот комплекс (причем в самой сильной его части) здание ярко выраженного вида XVI в. При том, что зрительно восприниматься оно будет в комплексе с драмтеатром и звездой со шпиля Нового замка, вид этот будет весьма странным. Старый замок станет этаким анахронизмом и наблюдателю будет совершенно очевидна его искусственность и «игрушечность». А внимания к себе благодаря повышению высотности и строительству башен (и, кстати, вырубке оставшихся деревьев) этот объект будет привлекать немало. Это как если бы изящной барышне в пышном барочном платье предложить натянуть на себя параллельно джинсы и кеды.

Лично мне проект В. Бочкова представляется морально устаревшим и не соответствующим новым методологическим установкам реставраторского дела. Проект воссоздания резиденции С. Батория, пожалуй, так и остался на методологическом уровне начала ХХ в. и в этом отношении ни столько развил проект Я. Войтеховского, сколько исключительно уточнил и дополнил его на основании новых обнаруженных источников и дальнейшего исследования памятника.

Альтернативным предложением является восприятие единого смыслового пространства замкового комплекса как состоящего из двух частей, требующих принципиально различных методологических подходов. Это в сущности то, что очевидно любому туристу – комплекс Старого замка состоит из 1) руины замковой оборонительной стены и 2) нормально функционирующего здания замка. Только на базе такого разделения можно строить дальнейшие конкретные архитектурные вмешательства.

Дискуссия о разрешении проблем руин продолжается столько времени, сколько вообще существуют институты охраны архитектурного наследия. Существуют сторонники как их сохранения в первозданном виде, так и сторонники их восстановления. Если в XIX в. восстановление руин являлось повсеместной практикой, то в XX в. теоретики высказывались скорее за их охрану, за минимизацию процессов современного вмешательства. В последнее время с развитием института частной и общественной собственности, экономического развития, гражданского общества, строительных технологий и средств интерпретации исторического наследия акцент внимания исследователей вновь направляется в сторону руин. Количественно в сравнении с другими категориями недвижимого наследия руины составляют небольшую группу. Проблема взаимодействия архитекторов и консерваторов особенно актуальна для руин, находящихся в муниципальной собственности либо в собственности богатых людей (это для Беларуси дело отдаленной перспективы). Собственникам часто кажется удачной мысль заменить бесформенные и дорогие для содержания руины на новенький замок, который можно сделать настолько функциональным, насколько позволяет фантазия. Ведь он даже может начать приносить прибыль.

Руина – это состояние разрушения, свидетельство упадка или войны, в то время как построенный наново замок – это впечатляющее напоминание о славной истории, развлечение для туристов. В случае с Гродно заинтересованность государства в восстановлении руин может показаться странной, т.к. в нашей стране существует еще много памятников, требующих экстренного финансирования (причем меньшего) для проведения спасательных работ. Однако именно руины притягивают большее внимание. У нас это в основном средневековые замки, привлекающие своей архитектурной исключительностью – Мир, Любча, Гольшаны и вот теперь Гродно.

Опасность подстерегает архитектора-реставратора в том, что руина может восприниматься им, как своеобразная «открытая форма» – объект, являющийся предпосылкой для реализации различных и современных фантазий насчет исторической первоосновы. Чаще всего ни исследования, ни иконографические материалы не позволяют получить достаточно информации. Это позволяет открыть широкое пространство маневра для архитектора, соответствующее к тому же требованиям инвестора. И это очень соблазнительно как для собственника, так и для архитектора.

Слова о недостатке теоретического багажа могут показаться странными, т.к. условия охраны руин были уже давно разработаны в консервационной теории. Это условия сохранения так называемой «долговечной руины». Их можно свести к следующим положениям:

Руина должна сохраняться в виде, приближенном к своему естественному отточенному временем (с небольшими дополнениями) состоянию.
Все архитектурные дополнения должны быть подчинены исключительно техническим функциям.
Может быть произведено ограниченное «наращивание» некоторых элементов (например, условное восстановление фрагментов стен, которые не сохранились в надземной части).
Должно быть обеспечено техническое препятствие разрушению стен – укреплены их завершения, предотвращен возможный обвал (как это вновь недавно произошло в Кревском замке). Причем делать это следует с помощью либо материалов того времени, либо современных материалов. Стилизация равна подделке. Элементы эти могут быть выставлены открыто, а могут быть невидными.
В случае особой необходимости обозначения утраченных элементов они могут быть восстановлены, однако только из современных материалов с выразительным указанием границы аутентичности (в Мирском замке, например, линия из кирпича особого цвета выразительно разграничивает старые аутентичные стены и их новое продолжение).
Должны быть убраны зеленые насаждения, заслоняющие руину или способствующие ее разрушению. Предпочтительно чтобы руина располагалась на фоне газона.
Могут использоваться некоторые элементы, облегчающие доступ и осмотр памятника туристами (специальные площадки для обзора, тропинки, барьеры, информационные стенды, туалеты и.т.д.), однако они не должны нарушать общий облик объекта.
Согласно данным предписаниям никакой речи не может идти о восстановлении руины в современном историческом многофункциональном виде. Хотя как всегда в мировой практике есть исключения. В основном они относятся к объектам, которые были разрушены внезапно в результате ведения боевых действий (то же варшавский центр) либо стихийного бедствия, либо действительно разрушались постепенно, однако в результате возбуждения патриотических настроений в обществе были признаны величайшей национальной святыней, которую никакие моральные принципы не допускают оставлять в полуразвалившемся виде. Либо, наконец, руина как раз не представляет очень большой исторической ценности для региона, и с экономической точки зрения ее лучше было бы восстановить (например, Коссовский дворец). Входит ли руины гродненского замка в этот обширный (однако редко встречаемый) список исключений? Лично я считаю, что нет.

Если относительно руины оборонительной стены можно говорить о каких-то более-менее определенных рекомендациях, то разобраться с функционирующим зданием собственно замка гораздо сложнее.

Французский теоретик Д. Пика в свое время выразился так: «Памятник – не музейный экспонат, а часть жизни, он способен к трансформации, и с должной осторожностью его надо приспосабливать к новым потребностям. Памятник не является предметом исключительно научного интереса специалистов, у него есть иная общественная функция – эстетическая. С одной стороны, стилистические реставрации – во вкусе современников, они всегда всем нравились. С другой же стороны, работы такой направленности дискредитируют современную архитектуру, заставляют сомневаться в ее возможностях. Реставрация должна стать делом современных архитекторов, а наследие – найти душевный контакт с современностью4».

Там, где заканчивается история и археология и точное воспроизведение, начинается работа современного архитектора, сознательно сопоставляемая с творением, уже освященным историей.

Развитие городов, эволюция их застройки делали неизбежным близкое соседство старого и нового, логичным оказывалось рассмотрение возможностей соединения того и другого даже в рамках одного сооружения. К той же мысли подталкивало и акцентирование эстетических проблем: новую композицию казалось уместным строить новыми архитектурными средствами.

Нельзя не отметить, что тенденция к включению в памятник принципиально новых элементов получила к настоящему времени некоторое распространение и в европейской практике. Во Франции при реставрации церкви Сен Мало де Вольнье хор, сохранивший свои древние элементы, подвергся консервации, в то время как неф и трансепт, реконструкция которых из-за отсутствия необходимых свидетельств была бы крайне гипотетичной, стала предметом современного проектирования.

Теорию «критической реставрации» развивают теоретики Р. Пане и Р. Бонелли. Принятый термин подразумевает, прежде всего, необходимость оценить степень важности той или иной составляющей памятника с точки зрения ее исторической, но прежде всего – эстетической ценности.

«Критическая реставрация» – это не только процедура отбора, но и художественное осмысление дошедшего до нас наследия: «Реставрация – это процесс, требующий критической оценки дошедшего до нас памятника, процесс, превращающийся в творческий, дающий нам произведение искусства».

С другой стороны, совершенно недопустимо идти по пути стилистической реставрации. Р. Бонелли: «Верить в возможность восстановления произведения искусства – значит не понимать самой сущности искусства. Вера в возможность воссоздания произведения искусства содержит противоречие, так как нельзя воссоздать творческий процесс художника». Получается, что надо отказаться от имитации, но какими-то другими способами восстанавливать, раскрывать эстетическую ценность монумента и получить при этом новое художественное целое.

Важный аспект интерпретации – двойная историчность (время и место создания, время и место реставрации) и потенциальное единство произведения искусства. Под потенциальным единством произведения искусства понимается его внутреннее единство – в противоположность внешней цельности и красоте, единству геометрическому. Ритм и сцепление элементов внешнее, формальное – свидетельствование внутреннего единства. Обратное (фигуративное) единство произведения искусства есть внутреннее единство, возникающее как результат феноменологической редукции, это интуитивно постигаемая реальность. Это единство неделимо, в отличие от единства органико-функционального. Каждый фрагмент произведения искусства удерживает это потенциальное, внутреннее свойство объекта, которое связано с характеристиками формальными, внешними, сохраняющимися в каждом фрагменте разлагающейся материи. Восстановить единство по аналогии невозможно, поскольку аналогия требует в принципе приравнивания интуитивного единства к внешнему, логическому.

Цель реставрации – обнаружить первоначальный смысл произведения, развивая потенциальное единство фрагмента до единства целого, но при этом следует ограничиваться развертыванием имитационных подсказок, содержащихся в самих фрагментах или в подлинных свидетельствах оригинального состава (фотографии, репродукции и т.д.). При этом восстановлении первоначального смысла существенны две субстанции – историческая и эстетическая. Только в их взаимодействии достигается цель, а без этого легко впасть в фальшивый историзм или эстетическое повреждение.

Из сказанного формулируются некоторые выводы для реставрации:

Восполнение должно быть всегда легко узнаваемо, но оно не должно разрушать восстановленного единства. Оно не должно быть видимо с той дистанции, с которой рассматривается произведение искусства, с дистанции целостного восприятия, но различимо, без специальных инструментов, в непосредственной близости. То есть допустимо восстанавливать только мелкие характерные детали, а не достраивать целые башни, церкви и т.д.
Современные материалы использовать безусловно не запрещается, однако их использование должно быть уместным и вытекающим из самой логики проекта. Это значит, что металопрофиль и стеклопакеты в аутентичном здании замка отменяются сразу.
Недопустима подмена материала при восстановлении зримых частей памятника, но допустима большая свобода в том, что принадлежит его скрытой технической структуре. То есть мелкие утраченные детали допустимо восстанавливать только из аутентичных материалов.
Относительно будущего. Вторжение в ткань памятника не должно затруднять или делать невозможным новое вторжение в будущем. То есть реставратор должен помнить, что через 20-30 лет ему на смену может придти другой, более талантливый специалист.
Реставратор не может быть соперником создателя произведения искусства. Самая большая ересь – чистое фантазирование.
Абсурдно опускать что-либо из исторически выросшей сложности. Реставрация, чтобы быть законной операцией, не должна исходить из обратимости времени или упразднения истории (какого-либо исторического периода). То есть старая польская плитка должна остаться в замке в любом случае.
Если уж совсем просто объяснять, то знание (на основании исторических документов), каким было произведение искусства до разрушения, не является достаточным основанием для проведения реставрации. Копия не может быть темой реставрации, поскольку уникальное вводится в сферу закономерного или в сферу холодного, равнодушного воспроизведения приемов формирования произведения искусства.

Если возможна только консервация, она оправдана в качестве исторического свидетельства: консервация руин позволяет угадать свидетельство, искаженное, но еще узнаваемое, какого-либо человеческого произведения или события.

При рассмотрении исторической стороны дела возникает проблема удаления добавлений и переделок. Здесь, согласно теории потенциального единства, необходимо искать компромисс. С точки зрения исторической все добавления – исторические свидетельства деятельности человека (и уместна только консервация), важна точность исторического свидетельства. С точки зрения исторической важна аутентичность: надо оставить памятник в том несовершенном состоянии, в каком он дошел до нашего времени. Однако сохранение всех исторических аспектов памятника не должно противоречить инстанции эстетической. Из этой проблемы реставраторы часто выходят довольно изящно, оставляя вместе элементы разных исторических слоев – например, обнаруженную в ходе исследования готическую кладку раскрывают, очищают от штукатурки, даже если это не совсем оправдано с эстетической точки зрения. При этом открытым частям функциональная нагрузка не возвращается, если это сопряжено с разрушением более позднего слоя. Получается, что и старое видно, и более новое в целости.

В 1964 г. в Венеции на Втором международном конгрессе архитекторов и технических специалистов по историческим памятникам была принята «Международная хартия по консервации и реставрации исторических памятников и достопримечательных мест». Не первый подобный документ. С большой категоричностью она настаивает на приоритете консервации перед реставрацией, требуя охранения наслоений, ограничивая возможность введения дополнений. Обращается внимание на необходимость охраны окружения, традиционно связанного с памятником.

В 1972 г. в Италии была сформулирована новая версия Итальянской реставрационной хартии. В ней запрещались дополнения в стиле памятника, завершения по аналогии или на основании исторического документа как таковые, даже носящие характер современной эпохи (в постмодернистской архитектуре современность может рядиться в какую угодно стилизацию).

Таким образом, история есть последовательность моментов развития, каждый из которых неповторим, и поменять их последовательность невозможно.

Я считаю, что следование таким базовым принципам обеспечит более достойный вид нашему Старому замку, а также (что немаловажно) позволит сэкономить некоторые материальные средства, которые было бы весьма целесообразно направить на улучшение экспозиционной части музея, приобретение новых экспонатов и т.д. Реконструированный в стиле дворца С. Батория замок более старым не станет ни на вид, ни по сути. Зато станет новым, чересчур новым.

Учитывая современное состояние городских финансов (масштабное укладывание центральных улиц и площадей дорогущим гранитом, поголовный ремонт фасадов и крыш старых домов), можно заключить, что косметический ремонт для замка, требующего воплощения грамотного реставрационного проекта выльется в преступление. Замок – не обычное здание, а наша историческая святыня, и власть не должна позволить себе просто покрасить его и отремонтировать с заменой старого шифера бог весть чем. Одним словом, нужен нормальный, внятный, отвечающий современным, вкратце изложенным здесь нормам, проект.

Если вернуться к началу статьи и к моему тезису о том, что выбор той или иной модели реставрации определяет во многом идейный подтекст, то и тут действия современных заидеологизированных властей алогичны. В настоящее время речи ни о каком идейном подтексте вообще не идет. Реализация проекта реставрации укладывается в общую реконструкторскую лихорадку последнего времени. Мотивируется она только привлечением новых туристских потоков, что само по себе на данном этапе развития города и страны малореально. И уж тем более туристов (и белорусских, и иностранных, сумевших-таки получить дорогую белорусскую визу) может привлечь не столько внешний вид замка, сколько его грамотно выстроенная и проинтерпретированная экспозиция. Косвенным подтверждением сворачивания работ на замке стала промелькнувшая в ходе дискуссии на местном блоге «s13» информация от блоггера, представившегося известным гродненским архитектором Еленой Пархутой. Она написала следующее: «Ничего нет и не будет – спите спокойно. Удалось тормознуть, чтоб не накрыли крышу «безумной металлочерепицей» – для «нарядности» панорамы с занеманской стороны на замок, и это маленькая победа. И защищать ЕГО я буду на сколько хватит сил5».

Уместно еще раз посетовать на то, что более в открытом доступе никто ничего не пояснил о дальнейших перспективах реконструкции замка. Об открытом и честном диалоге с властями городской общественности вот уже несколько лет остается только мечтать.

Пытаясь абсорбировать итоги настоящей статьи, можно заключить, что вопрос о воссоздании на Замковой горе дворца С. Батория имеет долгий путь, отражающий историческую стезю Гродненщины. Ввиду распространения процессов глобализации, новой актуализации развития туризма и формирования постмодернистского общества реставраторам следовало бы попытаться учесть богатый международный опыт, новые методологические достижения и руководствоваться не столько идейными, сколько прагматическими соображениями грамотной консервации, эксплуатации и реновации памятников архитектуры, чего в Гродно пока не наблюдается. Но ничего. Все у нас впереди!

Степан Стурейко
2008 г.

1 Идея данной статьи и основные ее положения возникли в начале 2008 г., когда в белорусских СМИ активизировалась тема реконструкции замка. Последующие вслед за этим известия о готовящейся опасной реконструкции Борисоглебской церкви несколько затмили общественный резонанс по поводу Старого замка. Необходимо отметить, что некоторые мысли, высказанные здесь применительно к замку, имеют отношение и к церкви тоже.
2 Я.М. Войтеховский (1874–1942), сын знаменитого польского архитектора, получил политехническое образование в Гражданском инженерном институте в Санкт-Петербурге, преподаватель консервации архитектурного наследия на архитектурном факультете Варшавской политехники, автор множества учебников и нескольких реставрационных проектов второстепенных объектов.
3 Бачкоў У. Невядомая нам Гародня. // Мастацтва, студзень 2007 года, №1.
4 Все цитаты далее – из книги: Рыцарев К.В., Щенков А.С. Европейская реставрационная мысль в 1940-1980-е годы: пособие для изучения теории архитектурной реставрации. – М.: Рохос, 2003. – 96 с.
5 www.s13.ru/archives/4191. Время доступа – 24 апреля 2008 г.

 

 

• Назад
• Наперад